Госпереворот в Москве: станет ли первая цветная революция Днем России

19 августа — это дата, которую я про себя называю Днем России. Да, я знаю, что официальный День России 12 июня. Но что произошло у нас в июне 1990-го? Просто какие-то депутаты приняли какую-то декларацию, на которую никто не обратил внимания. А что случилось 19 августа 1991 года — 40 тысяч мальчишек и девчонок под руководством горсточки взрослых борцов за демократию вышли к Белому дому, чтобы защитить страну от государственного переворота, затеянного ГКЧП. Я сам там был. И было страшно и смешно: а что мы предъявим, когда придут танки? Ну, стали мы выкорчевывать заборы и строить из них нелепую баррикаду...

фото: ru.wikipedia.org

Смешно. Но мы победили. Потому что танкисты не захотели нас давить. Это был, возможно, первый случай в истории России, когда судьбу страны решили не политики, а народ. Народ, собравшийся перед Белым домом, — с одной стороны. И народ, находящийся на военной службе, — с другой. Обе стороны сделали свой выбор: проснуться 21 августа в другой стране. Свободной.

За прошедшие с тех пор 26 лет отношение к событиям 19–21 августа многократно менялось. Эйфория «мы отстояли свободу» вскоре сменилась депрессией: мы развалили Советский Союз. Надежды на то, что теперь появится много вкусной еды, переплавились в осознание того, что еда-то появилась, но купить ее не на что. Мало кто из тех, кто пошел к Белому дому как на последний бой, знали о готовящемся Союзном договоре, о чудовищных долгах Союза, которые обрушатся в итоге на одну только Россию. Только на нас, и остальные республики уже не подставят плечо. Мы представить себе не могли, что через 2 года и 2 месяца Белый дом, который мы защищаем, будет расстрелян. Но это все не важно. Важно, что мы, народ, приняли решение. И дай бог, чтобы у нашего народа хоть когда-то еще, в будущем, возник такой же шанс.

Читайте материал: "Годовщина ГКЧП: стали бы москвичи защищать Путина от путчистов сегодня"

С середины нулевых и по сей день нас пугают «цветными революциями». Энциклопедии это новое понятие трактуют как ненасильственную смену власти посредством массового протеста. Политики добавляют, что за этими революциями стоят иностранные агенты и прочие шпионы. К цветным революциям причисляют смену власти в Сербии в конце прошлого века и в начале наступившего — в Грузии, Киргизии, Армении, на Украине, арабских странах... Попыткой «цветной революции» называли и прогулки рассерженных горожан по Болотной площади и проспекту Сахарова.

А вот один из защитников Белого дома в 1991 году, правозащитник Лев Пономарев, считает, что именно те события и были первой в истории «цветной революцией». Теперь я предоставлю слово ему и его соратникам — тем немногим взрослым, которые в историческом августе смогли привлечь на баррикады тогда еще талантливую молодежь.

— События августа 1991 года были кульминацией демократической революции, которая продолжалась более двух лет, — уверен Лев Пономарев. — С 1989-го сотни тысяч людей выходили на улицы с мирным требованием перемен. А тем временем перемены уже происходили — в умах. Людям надоело быть рабами. Это и была первая цветная революция. Путч ГКЧП был направлен на то, чтобы прекратить эту революцию, но он только придал ей скорости: политические перемены произошли за три дня, а не месяцы и годы. Сейчас наша власть, когда использует термин «цветная революция», всегда добавляет слово «госдеп» или «агенты». Но заметьте: никого из нас, кто противостоял ГКЧП в 1991 году, не обвиняют, что мы работали на госдеп. Это было бы глупо, ведь вся современная власть — продукт той «цветной революции» в Москве в августе 1991 года. Я и теперь полагаю, что главный мотив цветной революции, неважно в какой стране, — это внутренний мотив, желание изменить свою родину, когда власть не может предложить ей никакого будущего.

— «Цветная революция» 1991 года не имела подпитки из-за рубежа, — уверен Александр Осовцев, который в 1991 году был депутатом Моссовета и членом координационного совета «Демократической России». — Более того, та революция даже возникла не снизу, а сверху. Власть стала способствовать свободомыслию, поощрять его. Горбачев хотел, чтобы общество творило перемены. За это он был свержен путчистами, с которыми разобрался уже сам народ.

— Исторически известны разные варианты революции, — делает небольшой ликбез Пономарев. — До 1991 года в ходе революций новая элита физически уничтожала старую элиту: расстрел, тюрьмы, лишение прав. А революция 1991 года была мирной, в этом ее гуманный плюс, но и неизбежный аппаратный минус. Элита, которая была при прошлом режиме, фактически осталась у рычагов. У власти и денег остались красные директора, у самых лакомых кусков казны — сотрудники спецслужб, которые временно демократизировались, но постепенно начали реакцию и стали возвращать нас всех в прекрасное для них вчера, что мы и наблюдаем. Увы, гуманная и бескровная революция не может защитить своих достижений. Но все равно свободу уже не уничтожить, и какие бы реакционные законы сейчас ни принимались, мы все равно значительно более свободны, чем в советское время.

— Это была мирная демократическая революция, которая абсолютно полностью оправдала горькую фразу о том, что делают революцию романтики, а ее результатами пользуются негодяи, — характеризует августовские события 1991 года бывший министр экономики Андрей Нечаев. — Мы в полной мере это получили. Смысл той революции в ее гуманности, и ее ущербность в том же. Если бы был проведен суд над КПСС и мягкая люстрация — запрет для старых чиновников занимать некоторое время должности, кроме выборных, то результат был бы иным. Демократическая революция должна уметь себя защищать, а если вы оставляете на ключевых постах чиновников тоталитарного режима — то чего вы хотите? На какое-то время они поменяли риторику, а все критерии принятия решения остались прежними. И главная привычка советских времен: работать прежде всего на себя лично.

— Главный плюс революции 1991 года в том, что она не переросла в гражданскую войну, как в 1917, — говорит бывший глава Администрации Президента России Сергей Филатов. — Если бы противостояние перед Белым домом затянулось, то это привело бы к появлению очагов сопротивления с обеих сторон в разных уголках страны. Наша разведка нам сообщала, что в некоторых регионах уже созданы отряды, которые готовы идти на Москву. К счастью, противостояние завершилось за три дня.

По-другому трактует историю директор Института политического и военного анализа Александр Шаравин, который в 1991 году, являясь офицером Генштаба, убеждал военных не стрелять в народ: «Революция невозможна без гражданской войны, поэтому и у нас она все же была. Но — с отсрочкой и ограничилась рамками Москвы 1993 года. В августе 91-го мы освободились от власти коммунистов, но противостояние продолжалось. Демократы пытались реформировать советскую власть и сделать нормальную парламентскую республику. Но колесики и винтики павшей советской власти, оставшиеся на своих местах, не могли и не желали реформироваться. В итоге только символические выстрелы танков по Белому дому освободили нас от старого режима. Советская власть на штыках пришла, силой держалась и силой оружия была свергнута. Страна освободилась от советской власти только в 1993 году».

Добавлю от себя: символический расстрел 1993 года, возможно, был необходим и неизбежен. Но он уже не был так важен, потому что в 1993 году решение принимал уже не народ.