Премьера в БДТ предупредила о судьбе российских губернаторов

Большой драматический театр им. Георгия Товстоногова выпустил премьеру к 100-летию Октябрьской революции — «Губернатор» по одноименному рассказу Леонида Андреева. Сам писатель-символист, как известно, революцию не принял и предпочел эмигрировать в Финляндию. Но в 1905-м (дата написания рассказа) он еще испытывал иллюзии насчет революционного движения и даже сам посильно в нем участвовал: укрывал у себя дома членов РСДРП, свою квартиру предоставлял для тайных собраний ЦК. А своего «Губернатора» написал как отклик на убийство эсером Каляевым московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича. Среди немногочисленных театральных осмыслений произошедшего в России 100 лет назад работа Андрея Могучего пока остается вне конкуренции. Рассказ — не о революции, и спектакль получился тоже не о ней, родимой, имеющей до сих пор для нашей страны необратимые последствия.

фото: bdt.spb.ru

В сущности, небольшой рассказ писателя-символиста из восьми главок худрук БДТ превратил в полотно из одиннадцати эпизодов с преобладанием серо-/черно-/белого цвета над всем остальным. Мир теней прошлого обозначен уже в прологе, когда на просцениуме перед жестким занавесом лицом к зрителю сидят персонажи в костюмах разных сословий, но с одинаково серыми лицами. Грим неприятного цвета мокрого гипса под софитами приобретает зловещий металлически- мертвенный цвет. Тени (мертвецы?) из прошлого столетней давности молча покидают сцену, оставив одну лишь гимназисточку в форменном платьице, самозабвенно размахивающую красным флагом.

Безмолвно на сцену по двум параллельным лестницам из-под колосников спустятся два ангела — одеты как офисные «белые воротнички», в котелках и с металлическими крыльями за спиной. Поднявшийся занавес откроет убогость губернаторской казенной квартирки (без роскоши, без особого комфорта, как написано у автора) с единственной кроватью, на которой жесткокрылые ангелы расстреляют губернатора, в страхе прикрывшего голову подушкой. Но это будет неправдой: смерть ждет его через полтора сценических часа, и произойдет она «просто и быстро». Смерть за содеянное.

Цитата: «Сам по себе факт был очень прост, хотя и печален: рабочие с пригородного завода, уже три недели бастовавшие, всею своею массою в несколько тысяч человек, с женами, стариками и детьми, пришли к нему с требованиями, которых он, как губернатор, осуществить не мог, и повели себя крайне вызывающе и дерзко: кричали, оскорбляли…» А потом и вовсе стали швырять в него камни. Он разозлился, ну и махнул белым платком.

После этого седой господин с седыми, неухоженного вида бакенбардами, в серой же шинели, меряет, как на плацу, шагами казенное помещение: один, два, три, четыре, и так до девяти — по периметру. Это губернатор Петр Ильич (Дмитрий Воробьев), который взмахом белого платка отдал приказ стрелять по рабочим. Всего один взмах — и 47 убитых, из которых трое — дети. «С того дня перед губернатором неподвижно встал окаменевший, изваянный образ: взмах платка, выстрелы, кровь». А на сцене разворачивается совсем другая, нереволюционная жизнь: муки совести, предчувствие неотвратимой смерти как наказания за преступление, ожидание смерти и полное равнодушие к ней. Причем ожидание всеми — им самим, семьей, городом…

— Ведь они же не турки? Они свои, русские, всё Иваны да тезки — Петры, а я по ним, как по туркам? Как же это?! — втолковывает губернатор сыну. На что тот резонно возражает:

— Они бунтовщики.

— Алеша! Ведь на них кресты, а я, — он поднял палец, — по крестам!

Был ли в России на самом деле такой совестливый губернатор или это желаемый образ? Ведь в сущности хороший человек этот Петр Ильич, правильный, вызывающий сочувствие: зимою и летом обливался холодной водой, пил молоко, еще в молодости бросил курить, почти ничего не пил «и при своих пятидесяти шести годах и седой голове был юношески здоров и свеж». Да и стрелять в рабочих не думал: хотел мирно договориться с забастовщиками, пока те не взялись за орудие пролетариата — булыжники. А с другой стороны, этот милый человек искренне не понимал, как же это можно не кормить детей, не допуская мысли, что кормить их просто нечем. Как не допускал мысли, будто кольца, кроме золотых, никак другими быть не могут, особенно оловянными.

фото: bdt.spb.ru

Постановка не наводит плоскостных мостков с актуальной повесткой дня нынешней России — с коррумпированной администрацией на местах (губернаторов сажают? Сажают!), формализмом и цинизмом чиновников и олигархов… «Губернатор» БДТ не допускает стеба над несчастьем или заблуждением, которое постигло Россию 100 лет назад. Идейная и художественная ценность постановки бесспорна и не столько расставляет точки над «i», выписывая «больному» приговор без лекарств, сколько продолжает множить вопросы — из прошлого в будущее.

Сегодня губернаторы вряд ли мучаются совестью, что в их областях разрушаются деревни, не хватает школ, а среднемесячный заработок или пенсия стали прожиточным минимумом. Не стыдно никому — ни чиновникам с их бессмысленными законами и мнимым порядком, ни богатым людям, разным путем вдруг нажившим состояния, ни умничающим в соцсетях интеллектуалам. Потому история, описанная Андреевым в самом начале прошлого века и воплощенная 112 лет спустя Могучим, актуальна как никогда: слово «совесть», вымаранное и вытравленное из сознания, поставлено по центру. Хотя бы в театре. Хотя бы на 1 час 45 минут.

А губернатор Петр Ильич мучается совестью за взмах своего белого платка. «Позорно! — гулко и гневно произнес он, скривив рот. — Позорно. Боюсь, что я негодяй». Анатомия кошмара, творящегося в человеческой душе, материализована на сцене в полном согласии с авторским текстом, практически неизменным (первоклассная композиция Светланы Щагиной). Материализована впечатляюще, умно и гармонично: все тут тонко сочетается — и видеомонтаж (под старые негативы), и музыкальное оформление (отрывки из произведений Олега Каравайчука, из «Симфонии гудков» Арсения Аврамова), и декорации Александра Шишкина, который виртуозно владеет планами и переменами — от камерных до полномасштабных, во всю сцену.

Все это работает на передачу не времени или места, а эмоциональной составляющей произошедшего в жизни одного человека, одной единственной души и того, что за этим последовало. Преступление и наказание. Смерть и ее ожидание. Жесткокрылые и равнодушные ангелы, рабочие с металлическими лицами, так напоминающие киноцитаты из немых картин мятежной поры… Вот именно эта кинематографичность сцены рабочего с монологом о рабстве и сумасшествия женщины с плачем над убиенным ребенком выглядит несколько нарочитой на фоне общей тональности спектакля.

Но в первую очередь здесь — актерская игра. Диалог, который ведет Дмитрий Воробьев, точен в интонации текста, в паузах, во взаимоотношении с закадровым голосом, который, к чести постановщиков, не записан на пленку, а является живым: Василий Реутов превосходно читает. Замечательные работы у Ирины Патраковой (Губернаторша), Анатолия Петрова (чиновник Козлов), Геннадия Богачева и Сергея Лосева (Полицейские), Александры Магелатовой (Гимназистка).

Финал похож на кружение стаи птиц: взрослые гимназистки (ученицы Хореографического училища Никиты Долгушина) в коричневых платьях и белых фартуках стайками беззаботно и радостно перемещаются по сцене, из кулисы в кулису. Что с ними сделает русская революция, которую одна из них приветствовала в прологе, мы теперь знаем.