Страхи и радости волонтеров Навального: "Если выкатят танк, я лягу"

«Кто все эти дети?» — спрашивали случайные прохожие, глядя на толпы молодежи, шествующие по Тверской. Вопросы вызывали не привычные креаклы или ветераны протестного движения, не студенты старших курсов московских вузов, чьи ровесники были и завсегдатаями Болотной, а скорее старшеклассники и первокурсники, ребята на рубеже совершеннолетия. Большинство из них пришли на акцию по призыву Алексея Навального, и многие задействованы в качестве волонтеров в избирательном штабе.

В 91-м практически их ровесники ложились под танки, младшему из них, Дмитрию Комарю, было 22 года. Вместе с ним, защищая Белый дом, погибли Илья Кричевский и Владимир Усов. Самосожжение 26-летнего торговца овощами Мохаммеда Буазизи, у которого власти отобрали товар, послужило началом революции в Тунисе в 2011 году. На что готовы наши сегодняшние революционеры?

фото: Из личного архива

«Ночные дебаты с бабушкой»

Перед встречей с волонтером московского штаба Навального Николаем Касьяном изучаю его страницу в Фейсбуке. Протестные акции, ролики Навального, перепосты на общественно-политические темы — и так уже несколько лет. Притом что сам он 1998 года рождения. Именно тогда на политической арене появился Владимир Путин. Кстати, фразу о том, что «мне 19 (16, 17…), и всю мою жизнь Путин у власти» говорили все молодые активисты, с которыми мне приходилось общаться. Ее они повторяют под запись в агитационных роликах для избирательной кампании, и, кажется, порой сами себе как будто и верят, и не верят, что такое возможно.

— Понимаешь, те, кто старше нас, допустим, твое поколение (мне 30), застали смену власти, свободные СМИ, и в эту реальность они вступили сознательно, — отвечает он на мой вопрос о том, в чем разница между теми, кто выходил на Болотную площадь, и теми, кто вышел на последние протестные акции.

Мы сидим в сетевой московской кофейне после рабочего дня, весь день он занимался делами кампании. На вид Касьяну еще меньше его реальных 19 — он выглядит подростком, хоть и очень умным и сознательным для своих лет.

На мой вопрос о том, зачем ему все это, он не начинает бросаться в меня заученными лозунгами:

— Я занимаюсь этим довольно давно, для своих лет давно — пятую часть жизни; поэтому сейчас есть элемент инерции. Конечно, не только; я очень хорошо понимаю, почему я это делаю, но основной движущей силой уже является то, что, грубо говоря, не выходят из игры на полпути. Почему я это делаю? На самом деле хочется все изменить, сломать эту стену безразличия, всеобщей апатии.

— В чем она проявляется?

— Когда люди идут по улице, по их лицам видно, насколько их съели эти чувства изнутри. Апатия, которая не навязывается снаружи, а которую человек вызывает сам в себе. Она не появляется из ниоткуда, но многих людей достаточно немного подтолкнуть, и дальше они уже сами себя загоняют. Это очень раздражает, и это хочется изменить.

— Ты говоришь сейчас о людях, которые ходят по улице, или о тех, кто тебя окружает?

— Скорее о тех, кто ходит по улице, среди моих знакомых есть корреляция, а что касается моих друзей, класса до десятого им это вообще было неинтересно, мне было грустно, и я думал, что так оно и останется.

Но случилось 26 марта, вспоминает Касьян, все говорят про «новую волну в оппозиции», а для него этот день стал «праздником жизни», поскольку с 15 лет он ходил на протестные митинги и видел там только старшее поколение.

— И тут я пришел 26-го на Тверскую и подумал: куда я вообще попал, что это за молодежная сходка? Это оказалось дико круто.

— Почему они вдруг вышли?

— Оказалось, что просто надо было подождать, пока поколение просто созреет, — у каждого свой возраст, когда он начинает об этом думать. Кто-то в 15, в 16, в 17, но в основном это чуть старше 18.

Как и у большинства активистов Навального, семья Коли Касьяна в целом поддерживает то, чем он занимается. Вообще, по моим наблюдениям, нынешние «взбунтовавшиеся школьники» часто оказываются детьми тех, кто протестовал на Болотной. Тогда они были детьми, но уже достаточно сознательными, чтобы понимать ситуацию, которую описывают в своих разговорах взрослые.

— Конечно, когда я попадал в ОВД, они нервничали, хотя сейчас относятся к этому спокойно.

— А ты много раз попадал?

Касьян задумался…

— Не скажу, что много, но достаточно, чтобы уже не помнить сколько, — отвечает он. — Несколько раз до того, как мне исполнилось 18, там все совсем просто, без протоколов.

Один раз, правда, его вызвали на комиссию по делам несовершеннолетних.

— Это было после того, как посадили Олега Навального; я и еще пара десятков человек сидели на Манежке на шаре, там была такая новогодняя инсталляция, было очень холодно, градусов 30… и где-то в 8 утра нас всех задержали и мне назначили комиссию.

Правда, мероприятие это, по словам Касьяна, «лайтовое».

— Ты приходишь, перед тобой человек 15, все пожилые (у меня был всего один мужчина). Врачи поликлиники, главная в школе, главная в детском садике, заведующая классом, такой состав — строго «пятьдесят плюс». Единственное, туда надо приходить вдвоем с кем-то из родителей: вы такие встаете, глазки в пол, «обещаю больше этого не делать», и тебя отпускают.

— Постой, а тебя не напрягало говорить, что ты больше не будешь этим заниматься?

— В данном случае это формальность, я стоял с папой, и мы еще на улице договорились, что будем гнуть такую линию. Понимаешь, это люди, которые вряд ли даже осознают, что я там делаю и зачем. Это не то место, где есть смысл идти до конца. Зачем вставать на учет, если можно в лицо им сказать, что я больше не буду, выйти на улицу и поехать на митинг?

Я пересказываю Касьяну слова одного позднесоветского диссидента о том, что если ты можешь активно выступать против власти, то делай это, а если не можешь, то хотя бы переходи дорогу в неположенном месте. Он категорически не согласен.

— У нас, кстати, об этом, но немного с другого ракурса, случаются многочасовые ночные дебаты с бабушкой, — признается он, — когда мы во время вечернего чая на эту тему сцепляемся и все равно не приходим ни к какому общему выводу. Бабушка, как человек тоже из диссидентской семьи, постоянно говорит мне примерно эту штуку: можешь, например, сдавать квартиру, не платя с этого налог, или еще как-то обманывать государство… Я придерживаюсь в корне другой позиции, потому что, когда мы платим налоги, пусть и не та часть, которая должна бы, идет все же населению. Поэтому, обманывая власть, мы обманываем каждого гражданина нашей страны.

На вопрос о том, каких именно изменений в стране он хочет, Касьян, предвосхищая мою просьбу, снова не ударяется в агитацию и пытается объяснить, что представляет собой эта несвобода и апатия, курсирующая, по словам молодого человека, по российским улицам.

— Я бы, например, месяцок хотел пожить в девяностых, причем желательно, чтобы мне было лет 20 или даже постарше. Очень хочется почувствовать свободу. Я примерно представляю, что это за чувство, но я никогда его не испытывал. Очень хочется, чтобы захлестнуло это чувство свободы.

фото: Денис Стяжкин
Мария Можаровская и Николай Касьян бок о бок на митинге против цензуры
в Интернете.

«Лучшая работа на свете»

Сначала Навальный открывал штабы сам, гастролируя по России с предпредвыборной кампанией, но потом средства исчерпались, да и возможностей для переездов поубавилось — то операция на политый кислотной зеленкой глаз, то административный арест, то новый вызов в суд по делу «Кировлеса»… В итоге штабы предложили открывать активистам самостоятельно, эту идею они, как следует из отчетов о ходе кампании, охотно подхватили.

«Меня зовут Леонид Волков, и каждый день я думаю о том, как открыть побольше штабов, — вещает с экрана глава предвыборной кампании Алексея Навального Леонид Волков. — А еще я думаю о том, что такое работа мечты! — продолжает он с интонацией вербовщика в протестантскую секту. — Кто-то скажет, что это работа за несколько миллионов рублей в день, так, чтобы ничего при этом не нужно было делать и никакой ответственности (в верхнем углу экрана над головой Волкова появляется изображение упоительно смеющегося Игоря Сечина)».

Дальше Волков, немного расслабившись и сбавив сектантский пафос, рассказывает, что есть люди, которые посчитали, что работа мечты — это нечто обратное: нет зарплаты, но есть постоянная занятость и ответственность. Речь, разумеется, о волонтерах народных штабов Навального.

«Мы не ожидали, какой огромный потенциал есть у этой простой идеи. Вы находите в вашем городе помещение, вы находите человека, который согласен там работать несколько часов в неделю, мы со своей стороны помещаем этот штаб на карту и высылаем агитационные материалы без всяких церемоний».

Правда, с агитацией в итоге не все так просто.

С волонтером Машей Можаровской мы тоже встречаемся в кафе. Выглядит она тоже чуть младше своих семнадцати.

Неподалеку от нас лоснящийся от искусственного загара мужчина средних лет увлеченно листает профили на сайте знакомств, лихо «свайпая» (приглашая к общению понравившихся) и улыбаясь своим мыслям.

— Ты согласна, что пока те, кто участвует в протестах, не готовы к радикальным шагам?

— Я не знаю, что будет через год или через два, но да, люди пока не готовы. Всегда нужен какой-то толчок, который поднимет, и никогда нельзя предугадать, что это будет. С другой стороны, от людей тоже многое зависит, от их готовности.

Любитель посидеть на сайте знакомств толчок явно получил, он стал на повышенных тонах спрашивать, скоро ли мы закончим разговор и сколько еще ему нужно терпеть эту «политическую агитацию».

Спрашиваю у Маши, часто ли приходится сталкиваться с такими персонажами.

— Это еще ничего, — отвечает она. — Когда я раздаю листовки на улицах, некоторые рвут их и кидают мне в лицо, кричат о том, что я агент госдепа, и спрашивают, сколько мне заплатили. Но большинство либо проходит мимо, либо готово к общению.

Маша рассказывает, что в Москве у Навального неплохая поддержка среди школьников, снова говорит о том, что они все «пожизненно при Путине».

— И видно, что в стране жить не очень хорошо. У меня дома брат с нерабочей категорией инвалидности, и у него пенсия в 9 тысяч. Я не считаю это нормальным. Нерабочая группа инвалидности подразумевает то, что государство должно полностью обеспечивать жизнь человека. Люди видят пенсии своих бабушек и дедушек, здравоохранение, они видят, что что-то не так и с этим необходимо что-то делать.

На вопрос о том, принципиальна ли для нее фигура Навального, девушке ответить непросто. С одной стороны, он сейчас, по ее словам, единственный вариант, с другой — политической конкуренции нет в целом: ни во власти, ни, выходит, и в оппозиции.

фото: facebook.com
Александр Туровский после того, как полицейские «применили боевое самбо».

«Сломанный деревянный солдат»

С удвоенной силой про волонтеров Навального заговорили после того, как штабы стали громить то отряды пропутинских пенсионерок, то полицейские с нежданными обысками и «изъятием подозрительных материалов». Ребята по всей стране стояли на защите агитлистовок и напечатанных на пожертвования газет. Больше всего досталось волонтеру московского штаба Александру Туровскому.

Ночью он остался дежурить в штабе, поскольку после предыдущего визита полицейских замок на двери оказался срезан, и закрыться можно было только изнутри. Поэтому каждую ночь в штабе, где хранились агитматериалы, оставался ночевать кто-то из волонтеров. В итоге, после того как полицейские применили приемы самбо по отношению к спящему в тот момент, по его словам, Туровскому, он оказался в больнице с черепно-мозговой травмой.

История широко разошлась в СМИ, Туровскому нашли аж трех адвокатов, на суд с вопросом, как все идет, позвонил Навальный. Потом он еще некоторое время не подавал признаков неладного и вдруг разразился в Фейсбуке постом, который шокировал его друзей, обескуражил журналистов и, разумеется, порадовал противников Навального.

«Привет, меня зовут Александр Туровский, и я тот самый человек, которого избили, согласно рапорту, «приемами боевого самбо» во время погрома в московском штабе Алексея Навального. И вот что я хочу сказать», — дальше Туровский жалуется на российскую власть, говоря, что не ожидал от нее ничего другого, но и, как он думал, «достойная альтернатива» тоже подкачала.

«Я до сих пор уверен, что для России еще есть шанс стать справедливой, честной страной, уважающей своих граждан, потому что в ней живут не только продажные судьи и лживые менты, но и люди, готовые бороться за свои права и свободы, — пишет он в Фейсбуке в духе агитационной речовки. — За время, прошедшее с момента нападения на штаб, мне помогали десятки, сотни простых ребят, волонтеров, которые, как и я, боролись за справедливость.

Но вот от Навального никакой помощи я так и не увидел. Не услышал ни одного слова поддержки или участия в судьбе человека, который участвовал в его кампании буквально с риском для жизни».

Выходит, Туровский обиделся только на то, что Навальный не записал о нем отдельный ролик на ютьюбе или не отметил его заслуги какой-нибудь специальной акцией вроде «за вашего и нашего Сашу»?

Отчасти это объяснимо. Того же Туровского могла привлекать не идея «борьбы со злом», а, например, медийность Навального, с умыслом к ней приобщиться.

«Навальный очень любит повторять «Один за всех и все за одного!». Хороший лозунг, но сам он придерживается только второй его части. Мы для него — пехота, ресурс, который можно пустить в расход ради политической борьбы», — подтверждает эту версию Туровский.

Правда, те, кто общался с ним лично, тот же Николай Касьян, верить в такой расклад не хотят. Они уверены, что на Туровского надавили, резонно отмечая, что у всех есть больные места.

Кстати, для большинства волонтеров, с которыми мне довелось поговорить, Навальный не цель, а скорее… средство передвижения.

Саше шестнадцать, он живет в Подмосковье и выбирается «в город» на протестные акции. В отличие от более благополучных товарищей он тянет на все двадцать. Хриплый пацанский голос, майка с названием группы «Ария». Тем не менее он не примкнул к националистам или левакам, а стал сторонником Навального. Регулярно приезжает в штаб за порцией листовок, агитирует и проводит политпросвет среди друзей по техническому колледжу.

— Сначала я смотрел в ютьюбе просто всякие ролики по приколу. А потом увидел Навального, после фильма про «Димона» понял, что все и правда серьезно. Пересмотрел старые записи, узнал про Болотную.

— Что ты понял?

— Мои родители бюджетники, мы живем в двушке с бабушкой и сестрой моей, отдыхали только на даче и один раз в лагере я был в Анапе. И Димон тоже бюджетник, и депутаты все, чиновники — называется, почувствуй разницу. Я вообще не за Навального, но он — это способ достижения перемен, понимаешь? Он сменит Путина, и ему уже будет не отвертеться, тут мы такие, все, кто его реально выбирал. Нужны реальные выборы…

«Очень жаль, что с Александром Туровским произошли эти ужасные вещи. Но разве это не общее простое правило: «нужно что-то — говори»? Сколько десятков раз Николай Ляскин просил сообщать о каких-то потребностях и сложностях! Сколько раз любой из нас критиковал других за патерналистское мышление «пускай кто-то догадается, что мне плохо, и поможет»! Да, ежедневное постоянное столкновение с катком произвола делает людей менее отзывчивыми и предупредительными, верю. Но странно этого не видеть и не знать! Странно не обратиться за конкретной помощью к начальнику штаба, замначальника штаба, начальнику федерального штаба», — написал на странице Туровского один из бывших соратников.

Друзья Туровского по протестному движению, с которыми он резко перестал общаться, уверены, что дело нечисто. Об этом в самом начале заявил и сам Навальный, написав, что, по его мнению, на волонтера оказывают давление и «Павликом Морозовым» от оппозиции он стал не по своей воле.

«Друзья, хочу вам признаться, на меня действительно давят... Только вот давят на меня соратники по оппозиционной деятельности. Начиная от оскорблений по телефону и в Интернете, заканчивая откровенными угрозами меня покалечить. Откуда это спускается, я прекрасно понимаю. Очень печально, что Алексей у всех на виду пишет о готовности встретить меня чуть ли не с распростертыми объятиями, но при этом допускает или провоцирует такую травлю со стороны своих подопечных», — не смолчал Туровский в ответ на такое предположение, написав новый пост у себя в Фейсбуке.

На просьбы журналистов дать интервью, комментарий, как-то объяснить всю эту историю Туровский не откликается. Сообщения корреспондента «МК» исправно читает, но ответа так и не дает.

— С друзьями так же: читает и особо не отвечает, — говорит Касьян.

Между тем и другой фигурант этой статьи попросил не публиковать о нем материал, поскольку видит «угрозу уголовного преследования». Мы пошли навстречу, но тенденция настораживает. По некоторым данным, он, как и Туровский, покинул движение.

«Где взять танк-то?»

— Вот есть 100 тысяч рублей, идешь в банк, берешь кредит и открываешь кафе, пожалуйста.

С Касьяном мы обсуждаем светлое будущее.

— Сейчас в Москве ты точно ничего не откроешь, если у тебя нет крыши и больших денег, чтоб откупаться от ментов, пожарных и так далее. Моя мечта на самом деле — это маленькая кофейня европейского образца в переулках в центре, где вкусный и дешевый кофе, булочки, тортик. Я понимаю, что в этой стране это нереализуемая мечта, если у тебя нет миллиона.

Я спросила и Касьяна, и Машу, до какого предела они готовы идти, есть ли точка, когда станет понятно, что нечто, что есть у них сейчас, — важнее протестной деятельности.

— Они и хотят, чтобы мы постоянно были в состоянии страха, просыпались по утрам с такими мыслями, но тратить на это время не имеет смысла, мешает работе, я просто воспринимаю это как реальность, — говорит Касьян.

Он не хочет прогнозировать худшее, но понимает, что все может случиться, есть характерные примеры перед глазами.

Маша призналась, что избегает арестов. По словам девушки, она хочет поехать учиться за границу, а там с арестами все строго.

— Вернешься обратно?

— Не знаю, — честно признается она, — если Путин по-прежнему останется у власти, то шансы на возвращение снижаются.

— В 91-м практически твои ровесники погибли под танками. Ты мог бы пойти на что-то такое? — спрашиваю я Сашу.

— Если мы ляжем под танки — это ничего не изменит, — говорит Саша.

Но потом, подумав, решает ответить по-другому.

— Нет, лучше запиши, что если вот выкатят прямо боевой танк, то лично я лягу. И после этого действительно начнется революция. А от того, что меня посадят на двушечку, — не начнется. Но где сейчас танк взять-то? Не кидаться же под него на параде.